[ предыдущая статья ] [ следующая статья ] [ содержание ] [ "Санкт-Петербургские Ведомости" ] [ поиск ] Санкт-Петербургские Ведомости No 82(2472), 8 мая 2001

На рассветет нашей Победы
Николай Афанасьевич Сотников (1900 _ 1978), драматург, публицист, критик, художественный педагог, был кровно связан с городом на Неве, он работал в издательствах "Прибой" и "Пролетарий", в Доме печати, в "Вечерней Красной газете", на всех трех ленинградских киностудиях ставились его фильмы. Он участник обороны Ленинграда: автор книги о блокадных днях "Были пламенных лет". документальных кинолент о бойцах Ленинградского фронта? Закончил он войну в Берлине: о чем написал сперва несколько репортажей, а над очерком, который мы предлагаем сегодня читателям, работал до самой кончины?

Подготовил текст его сын, Н. Н. Сотников _ ответственный секретарь комиссии по литературному наследству писателя.

До Берлина _ считанные километры, до Победи _ считанные дни. А ведь совсем недавно я еще считал блокадные дни и воевал на невских берегах и как военный корреспондент, и как сотрудник фронтовой кинохроники. А теперь я, спецкор газеты 61-й армии Первого Белорусского фронта "Боевой призыв", лежу на песчаном низком берегу Одера среди лодок и понтонов, приготовленных с ночи для форсирования решающего рубежа.

С крутого вражеского берега бьют пулеметы. Опасно столкнуть лодку по песку в воду, но кое-кто из бойцов уже рискнул и _ остался навсегда на отмели. И вот один рассудительный пожилой солдат по фамилии Бондаренко (я знал его и писал уже о нем) нашел неожиданный выход. Он решил плыть, прикрываясь лодкой, толкая ее впереди себя. Потом, смотрю, он быстро переваливается через борт и плывет, не поднимая весел, гребет руками. Доходит до роковой середины реки и... "безвольно" движется вниз по течению. На том берегу уверены: и этот готов и больше пуль на него не тратят. А Бондаренко жив-здоров! Он начинает управлять лодкой все очевиднее и заметнее. Вот лодка устремляется к ТОМУ берегу.

Впереди мысок с кустарниками. Да, здесь уже можно замаскироваться. Вижу, что примеру смельчака следуют и другие бойцы. И вскоре оттуда, с мыска, во фланг врагу начинают бить наши ручные пулеметы.

Честно говоря, и мне страшно хочется туда, на плацдарм! Но мне не 19 лет, как тогда, в 1919 году, когда я служил у Котовского, а почти сорок пять, и твердо помню приказ своего старшего начальника генералмайора Котикова: "Никакого лихачества! Оставаться на нашем берегу и дать на первую полосу газеты репортаж с переправы". Мне оставлено 180 строк. Ответственный секретарь у нас считал макет с точностью до строчки и был большой педант. Что ж, о Бондаренко и последовавших за ним ребятах как раз _ 180 строк!

В самый раз!

А дальше время как на крыльях понеслось. Не жизнь _ сплошное движение _ вперед, вперед!.. И так вплоть до того самого дня 9 мая, который я встретил на берегу Эльбы. Накануне в сумерках мы достигли притихших берегов далекой реки. Домчались и с ходу уснули в ивняке, на траве, страшно утомленные, но спокойные. Спокойные впервые. Это казалось странным, в том числе и мне: ведь я только что с того света вернулся в самый канун Победы! Вот обидно было бы! А получилось так. Наша машина испортилась, я со своими ребятами из редакции на дороге встали и все попутки ловили. Один лихой шофер тормознул: "Одного возьму! Садитесь в кабину, товарищ старший лейтенант!"

Это он меня приглашает. Я немного проехал, а потом и говорю, что хочу в кузове подремать _ там сено, свежий воздух. Тепло уже совсем по-летнему. Сказано _ сделано. И буквально через какие-то полчаса шальным снарядом срезает кабину, а я отделываюсь лишь мелкими ушибами и синяками. Парня жаль! Отличный водитель был и человек очень отзывчивый, приветливый. Даже толком не познакомились _ думал, что дорога еще дальняя, успею...

И вот еще о чем думалось мне на песчаной лужайке под тихое плескание вод Эльбы. Вчера я пережил, пожалуй, самое сильное впечатление за все военные годы и дни. Все было: и голод, и холод, и гибель друзей, и смертельная усталость, и отчаянье, и азарт боя, но такой мудрой и разноплановой одновременно картины я еще не видал никогда.

На огромной фронтовой дороге я видел четыре потока. По центру дороги неслись наши пехотинцы. Это наступали на колесах войска Первого Белорусского фронта, который я так же полюбил, как свой родной Ленинградский, и на всю жизнь считаю своим. На писательских ветеранских перекличках так и отзываюсь дважды _ и как боец Ленинградского фронта, и как боец Первого Белорусского.

На чем летели наши ребята? На крыльях Победы, конечно, образно говоря! А конкретно? И на грузовиках, и на самоходках, и в легковых машинах, и на мотоциклах, и даже на велосипедах, на транспорте своем и трофейном, на всех подручных средствах передвижения! Мчались, мчались, мчались до перекрестка.

Я и сейчас вижу его, он стоит перед моими глазами, этот перекресток середины XX века.

Слева, в обратную сторону, на восток, довольно стройными рядами маршируют приободрившиеся военнопленные, вызволенные нами из гитлеровских концлагерей. Шли генералы, офицеры, солдаты самых разных армий: итальянцы, бельгийцы, американцы, англичане, французы, норвежцы, даже финны... Каждая колонна _ со своими национальными флажками, трепетавшими в приветственных взмахах. Вся Европа кричала нам "Ура!", вся Европа, казалось, вышла из плена благодаря нашему наступлению. Наступавшим некогда было заниматься встречами, приветствиями. Наша великая миссия была еще не завершена.

А эти все люди спешили именно на восток, где их ожидало на наших заставах у Одера и Вислы давно желанное освобождение, еда, отдых, внимание и сочувствие. Они это знали, идя на восток даже тогда, когда их страны находились там, на западе, где продолжали громыхать последние битвы второй мировой войны. "Зачем лишний риск?" _ рассуждали здравомыслящие европейцы: еще несколько дней, и дорога домой будет свободной и главное _ безопасной.

Туда же, на восток, шли и советские люди, освобожденные из фашистской неволи. Им не надо было поворачивать назад, они следовали вперед неуклонно. И если среди иностранцев царило веселое оживление, то хотя и в этих наших колоннах были вспышки ликования, но больше было слез.

Любой непредубежденный видел, что нашим в плену и вообще на войне досталось больше, судьбы сложились в целом трагичнее, вид был изнуреннее, почти все шли в настоящих лохмотьях, шли медленнее _ и хотели бы быстрее, да сил не было! И вот в этих наших колоннах то там, то сям начинались и умолкали песни. Народ нес свои песни на Родину! Он их не забыл. Он украшал этими песнями свою дорогу домой.

Была еще третья нескончаемая вереница людей. По правой стороне магистрали, но строго на запад, невзирая ни на что, уходили гражданские немцы _ то есть население восточных земель так называемого тысячелетнего рейха, который доживал на наших глазах свои последние дни. И даже часы.

Медленно, но упорядоченно двигались старики, старухи, подростки, женщины-матери, толкавшие перед собою детские колясочки, как видно, очень тяжелые, потому что дети буквально утопали среди каких-то вещей.

Шли эти немцы молчаливо, понуро. Что их ждет там, между Эльбом и Рейном? Они надеялись на успокоение. Им не мешали. Я не видел, чтобы их кто-нибудь тронул.

Все колонны, все названные мною потоки двигались сами по себе, не сообщаясь друг о другом. И в этом, вероятно, тоже был глубинный исторический смысл, было всему этому и политическое, и психологическое объяснение. Я стоял как зачарованный и видел все не только глазами фронтовика, но и глазами кинематографиста. Но тогда еще не был рожден широкоформатный экран, и не нашелся до сих пор сценарист и режиссер, который способен был бы художественно постичь увиденное. И я до сих пор мучаюсь многими вопросами, терзаюсь догадками, спорю сам с собой.

А четвертый поток? Это те, кто еще недавно мнил себя хозяевами Европы и даже всего мира, _ фашистские солдаты. Где они сейчас? Вот они, растерянные, жалкие, суетливые, безоружные, не находящие себе места на асфальте перекрестка середины ХХ века. Немецкие солдаты толпятся на обочине. Среди них больше всего либо слишком молодых, либо слишком пожилых. Это последние резервы Гитлера. Они никому не нужны. С ними никто не считается, никто не общается.

На кого же с надеждой устремлены их глава в эти мгновения? Ведь им так хочется уже сейчас что-нибудь узнать о своем месте на земле! Им хочется определенности, порядка, ясности, наконец, им хочется еды. И со всеми своими многочисленными вопросами они тянутся к единственному человеку, олицетворяющему для них власть на всей земле, к полновластной хозяйке Европы _ молоденькой советской регулировщице!

Этой девушкой нельзя было не залюбоваться! Она была в пригнанной к стройной фигуре выутюженной шинельке. На ней красовалась пилотка, изпод которой все же выбивалась русая коса. А ей было некогда даже поправить прическу!

_ Фрау!.. Фрейлин! _ взывали к ней обескураженные немецкие вояки.

_ Гитлер капут!

Девушка их не слушала. О том, что Гитлеру будет капут, она знала и сама _ наверняка еще с первых дней войны.

_ Битте! Плен, плен! _ кто-то подсказывал так нужное немцам сейчас слово, важнейшее, спасительное.

Дескать, фрейлин, милая! Возьми нас, пожалуйста, в плен! Об этом ее, хрупкую изящную девушку, одинокую на ВСЕМ огромной перекрестке, БЕЗ ОРУЖИЯ ПРИ СЕБЕ, молили сотни здоровенных мужиков! Это было трагикомическое зрелище!

Но девушке не было времени ни оценивать ситуацию, ни разбираться с немчурой. Одной рукой она отмахивалась от них, как от назойливых мух, а другой поднимала и опускала свой жезл, который в данный момент мне казался маршальским жезлом, видным всей взбудораженной Европе.

Она указывала дорогу всем участникам всех потоков, она знала место каждому! Нашим войскам только вперед: на запад, гражданским беженцам _ туда же (они порядка не нарушат, сами дойдут), путь на восток _ освобожденным иностранцам и нашим родным людям. А военным немцам, ступавшим порою на запретный, столь тесный в эти великие дни асфальт, она коротко бросала: _ Назад! Цурюк!

Тем не менее какая-то группа немецких вояк прорвалась к регулировщице и окружила ее, повторив свою просьбу.

_ Идите куда хотите! _ крикнула она им, и я это слышал. Ее голос прозвучал звонко, но грозно и властно. _ Да убирайтесь же вон с дороги! _ не стерпела девушка и, топнув блистательно начищенным сапожком, пропустила вперед вереницу наших пушек.

До сих пор жалею, что не прорвался поближе к ней со своим журналистским блокнотом. Мне так хотелось спросить ее: _ Как ваша фамилия, товарищ ефрейтор? Скажите мне! Это так важно для всех нас, для всех, кто будет жить после нас! Ответьте, пожалуйста!

До сих пор мечтаю о таком памятнике _ памятнике русской девушкерегулировщице. Такой памятник сказал бы современникам и потомкам не меньше, чем памятник в честь солдат-освободителей.

...Над Эльбой алел рассвет. Весело пробуждалась мои друзья, воодушевленные крылатой вестью _ Победой!

И тут я увидел... бабочку! Впервые за все дни войны. Она пролетела надо мной именно утром на рассвете нашей Победы и была так прекрасна, как может быть прекрасна только жизнь.

1945 _ 1978 Берлин _ Ленинград _ Москва На снимке: Н. А. Сотников (второй слева) с боевыми товарищами в Берлине.