[ предыдущая статья ] [ следующая статья ] [ содержание ] [ "Санкт-Петербургские Ведомости" ] [ поиск ] Санкт-Петербургские Ведомости No 258(1903), 15 декабря 1998

Автограф в антракте
Юморист Дворжак, или История с "чепухой"

Байки Игоря Рогалева Родившись после Моцарта, Россини и Чайковского, этот композитор в поисках оставшихся либретто обратился к "Жалобной книге" и сочинил оперу на текст одноименной чеховской юморески.

Случалось, своим успехом я был обязан не столько себе, сколько какому-нибудь пустяку или дурацкому казусу. Две такие истории относятся к тем временам, когда в Союзе композиторов работало бюро пропаганды советской музыки. Я был его активистом, и обычно меня посылали на самые трудные концерты.

Выступали мы в Колпинской колонии. Я в программе стоял последним.

Голосишко у меня абсолютно гнусный и экстерьер тоже _ не бог весть. А передо мной выпустили эффектную эстрадную певицу в облегающем платье.

Пела она очень хорошо. Я думаю, ну, сейчас будет шквал аплодисментов.

Нет, ей похлопали слегка. Я загрустил, поняв, что сейчас провалюсь. Но делать нечего, выхожу...

А я штангой занимался. И когда подошел к роялю, мне показалось, что он стоит не очень удачно. И я машинально правой рукой подтащил его к себе. Вдруг по залу пронеслось: "О-о-о-о-о-о!". И мне стали очень горячо хлопать. И вообще я прошел на ура. Этот фокус с роялем стал у меня потом дежурным номером. В каком-нибудь ПТУ стоило одной правой сдвинуть пианино _ и после этого отпетым хулиганам можно было рассказывать хоть про таблицу Менделеева.

В другой раз приехали мы в какой-то пансионат. Заведующая культмассовой работой с восторгом говорит: _ Ой, вы знаете, до вас тут был товарищ Щекотов с баяном. Так он нас два часа услаждал.

Мы изложили заведующей нашу программу, где была и "Юмореска" Дворжака. Она то ли не расслышала, то ли разволновалась, но вышла и ляпнула: "Юморист Дворжак. Исполняет скрипач такой-то, у рояля _ такой-то"

(то есть я). Скрипач сказал: "Ну, держись! Сейчас будет..." И как в воду глядел.

Мы еще выходили на сцену _ зал уже смеялся. К тому же вид у скрипача был не очень паганиниевский _ сам маленький, кругленький и нос картошкой. Я дал скрипачу для настройки ноту "ля". А у него, как на зло, колок отскочил, никак ему "ля" не поймать. И звуки идут совершенно душераздирающие, как будто кошку за хвост тащат. Зал веселится вовсю. Люди решили, что мы _ музыкальные эксцентрики, работаем на контрасте. Наконец, скрипач загнал колок. И когда дело дошло до игры, слушать нас было некому. Народ лежал, стонал, женщины утирали слезы.

Аплодисменты были такие, что, думаю, Исаак Стерн в Карнеги-холле не слышал ничего подобного. Когда мы ушли за кулисы, заведующая бросилась к нам: _ Какое вам спасибо! Даже за Щекотова меня так не благодарили!

На рояле в Ленинградской консерватории меня учила играть великий педагог Наталья Николаевна Позняковская. Сам Глазунов был от нее без ума и нежно называл Натали. Под руководством моего профессора я прошел предварительный отбор на конкурс Маргариты Лонг и Жака Тибо в Париже.

Для второго тура надо было учить обязательную пьесу Форе. Стояло лето, и приятель сманил меня в пионерский лагерь в Лосево. Формально я там числился музруком, а на самом деле делал все _ помогал бетонировать стойки на баскетбольной площадке, руководил водными процедурами и даже тренировал футбольную команду. Однажды уложили мы детей спать и пошли купаться. На обратном пути голоснули микроавтобус. И минуты через три наша машина на полной скорости впилилась в столб. Водитель оказался не очень трезвый. На травмпункте мою пробитую голову шнуровали, как футбольный мяч.

В размышлениях о превратностях судьбы я не обратил внимания, что у меня сломана правая рука. А тут еще пришлось играть на первенство куста в футбол, и мяч угодил мне в больную руку. Срослась она неверно.

А в конце сентября было прослушивание, второй тур. На одних зубах сыграл я Первый этюд Шопена. В артистической Наталья Николаевна сказала басом, который всегда у нее прорезался в моменты гнева: "Форе можешь не учить". Про пионерский лагерь она узнала потом. Так закончилась моя карьера пианиста, о чем я не жалею. Потрясать своим искусством я все равно бы никого не смог.

Позняковская была антиподом своего сокурсника Прокофьева. Оба они учились у легендарной Анны Николаевны Есиповой. Сережа, как рассказывала Наталья Николаевна, "НЕВЕРИЯТНО колошматил по клавишам". И Есипова, когда занятия проходили у нее дома, слушала его из соседней комнаты. Потом возвращалась и делала замечания. Прокофьев был очень самолюбив и все время сражался за свое лидерство. Как-то он задержался у Есиповой и поприсутствовал на ее уроке с Позняковской после чего сказал: _ Знаешь, Наташка, я, пожалуй, по фортепиано в этом году заканчивать не буду. Мне у тебя медаль не отобрать. А у Надьки-то я отберу (так он называл будущего профессора Надежду Иосифовну Голубовскую).

Глазунов на выпускном экзамене поставил Позняковской пятерку с четырьмя плюсами. Но на нашей доске медалистов ее нет. Доску начали вести только со следующего года, и открывает ее фамилия Прокофьева, который действительно получил золотую медаль.

Я совершенно убежден, что не только браки совершаются на небесах, но и какие-то художественные идеи к нам оттуда приходят. Летом, отправив семью на юг, я работал над оперой "Конармия", и что-то у меня там не срасталось. Я слонялся по комнате, сам себя ненавидя, как вдруг мой взгляд, скользнув по полке, наткнулся на "Жалобную книгу" _ маленькую такую, которую я привез из Перми. Почему-то я стал ее листать. И дойдя до фразы "Хоть ты и 7-й, а дурак", я забыл все горести, связанные с "Конармией". И как-то вдруг вошел в новый замысел. Недели через две моноопера была готова, и ее замечательно спел Сергей Лейферкус.

Когда я пишу музыку, мне иногда труднее всего придумать название.

Был отчаянный случай, когда я решил: вот сейчас выйду на улицу и первое слово, которое услышу, будет названием пьесы. А предназначалась пьеса для Андреевского оркестра. Ее заказал мне мой добрый друг дирижер Дмитрий Хохлов. Он услышал в моей музыке к мультику какую-то "дурацкую тему", из которой можно что-то сделать. На слово "дурацкий" я не обиделся, потому что он был прав, и засел за работу. Все легко мне далось, за исключением названия.

Вот тогда я и вышел на улицу. Погода после долгой жары стояла отвратительная. Вижу, из другого подъезда выходит сосед, как всегда, под газком. Он смотрит на меня, на небо, и рот его уже готовится произнести нечто из лексики ненормативной. Я зажмурился, с ужасом ожидая название своей пьесы. Но тут вдруг словно кто-то свыше поправил ему губы, и он сказал: _ Чепуха какая-то...

Ну а дальше уже пошла лексика соответствующая. Он попенял на погоду, на жизнь, на то, что моя баба уехала, а его баба дома сидит. Я побежал домой, звоню Хохлову: _ Дима, пьеса готова. Называется "Чепуха".

Он выдержал паузу совершенно качаловскую. Я понял, что он соображает: я УЖЕ пьян или ЕЩЕ пьян? _ потому что был полдень.

_ Игорь, у нас на худсовете не примут это название.

К счастью, он ошибся. Название пропустили. А потом Станислав Горковенко ко мне подошел: _ Зачем ты этим пузочесам такую пьесу отдал! Дал бы лучше нам.

Я и для оркестра Горковенко сделал "Чепуху". Время от времени она исполняется в концертах. И так приросло к пьесе название, что хоть делись с соседом частью авторского гонорара.

Автограф взялОлег СЕРДОБОЛЬСКИЙФото Юрия БЕЛИНСКОГО